Пристальное знакомство с европейской архитектурой XVII—XVIII века убеждает в том, что проблема различения «манер» или, говоря современным языком, национальных школ не имеет простого решения с опорой на однозначные признаки и требует тонкого избирательного подхода. Если говорить о центрах архитектурного роста, то следует признать, что тенденция интернационализма оказывается значимее регионализма. Дело не только в том, что новации, исходящие из признанных центров искусства, прежде всего Рима, были повсеместно востребованы и с большой скоростью распространялись повсюду, но и в том, что представители любой сильной архитектурной традиции могли рассчитывать на свободное осуществление своих замыслов в «чужих» регионах.
Таким образом, даже в тех странах, где архитектура могла бы замкнуться в самодостаточности, появляются и дают новые точки роста произведения, проникнутые духом иных традиций. Можно указать, например, на дворец французского короля Марли, который вполне соотносим с «голландской» манерой или дом архитектора Ф. Юварры в Турине, который можно было бы принять за проект Питера Поста. Последний пример особенно выразителен, поскольку проявление классицистических мотивов в этом проекте принимает неожиданный для Юварры образ.
В Польше и германских землях активно работают итальянцы, французы и голландцы. Причём, в Польше «лицо» архитектуры XVII века во многом определяется деятельностью очень плодовитого и востребованного голландца Тильмана ван Гамерена, сумевшего голландский вариант палладианства соединить с потребностями и специфическими представлениями польских заказчиков. Получившийся барочный классицизм имеет родство с несколькими традициями и, как особенная манера, оказывается в чём-то близок венской дворцовой архитектуре. Но назвать его «польской манерой» нельзя, это всё же эклектический синтез нескольких манер, в котором ясно видны его слагаемые. То, что можно назвать национально польским, в XVII веке вылилось в несколько иные формы.
